Вскоре после этого мы пережили еще одно землетрясение, очень сильное. Будь здесь люстры, они заплясали бы, а пол заходил ходуном.
— Ой! Почти так же сильно, как в прошлый раз, — вскрикнула Крошка.
— Пожалуй, намного сильнее. То, первое, было совсем слабое.
— Да нет, я о том, которое случилось, когда ты ушел наружу.
— Разве тогда было землетрясение?
— Разве ты его не почувствовал?
— Нет, — я пытался вспомнить. — Может быть, оно-то и сбросило меня на снег.
— Ты свалился с дороги? Кип!
— Ничего, обошлось. «Оскар» мне помог.
Еще толчок. Я не обратил бы внимания, но меня сильно тряхнуло, и боль в теле резко усилилась. Но меня тряхнуло достаточно сильно, чтобы туман в голове рассеялся. Да, лекарство у меня справа, а запас кодеина чуть дальше.
— Крошка! Ты не принесешь мне еще немного воды?
— Конечно принесу.
— Я хочу принять кодеин. Но от него я могу заснуть. Можно?
— Ты обязательно должен поспать, если сможешь. Сон тебе необходим.
— Пожалуй что да. Который час?
Она ответила, и я не поверил своим ушам.
— Неужели прошло больше двенадцати часов?
— С чего?
— С того, как все это началось.
— Не понимаю, Кип. — Она недоуменно посмотрела на часы. — Я нашла тебя ровно полтора часа назад, а к тому времени и двух часов не прошло, как Мэмми установила бомбы.
Поверить в это я тоже не мог, но Крошка уверяла, что она права.
От кодеина мне стало намного лучше, и я начал засыпать, когда Крошка спросила:
— Ты чувствуешь запах, Кип?
— Как будто спички на кухне зажигают?
— Вот именно. Похоже, что и давление падает. Закрой лучше шлем, Кип, если засыпаешь.
— Ладно. И ты свой тоже закроешь?
— Да. Мне кажется, что герметизация нарушена.
— Возможно, ты права.
И как ей не быть нарушенной от всех этих толчков и взрывов? Но хотя я и понимал, что это значит, я слишком плохо себя чувствовал, чтобы волноваться. Да и наркотик уже начинал действовать.
Сейчас или месяц спустя — какая разница? Мэмми ведь сказала, что все в порядке. Крошка застегнула наши шлемы, мы проверили радиосвязь, и она села лицом ко мне и к Мэмми. Она долго молчала. Потом я услышал:
— «Крошка» — «Майскому жуку».
— Слушаю, Крошка.
— А все-таки по большей части было очень здорово, правда, Кип?
— А? — Я поднял глаза, посмотрел на шкалу и увидел, что воздуха у меня осталось часа на четыре.
— Конечно, Крошка, все было просто первый сорт. Ни за что на свете не отказался бы от такого приключения.
Она вздохнула.
— Я просто хотела узнать, что ты не сердишься на меня. А теперь спи.
Я действительно почти уснул, как вдруг увидел, что Крошка вскочила на ноги и услышал в наушниках ее голос:
— Кип! Кто-то открывает дверь!
Я мгновенно проснулся, поняв, что это означает. Почему они не оставят нас в покое? Дали бы спокойно дожить несколько часов.
— Спасибо, Крошка. Без паники. Отойди к дальней стене. Оружие с тобой?
— Да.
— Бей их одного за другим. Когда начнут входить.
— Тебе нужно отодвинуться, Кип. Ты как раз между мной и ними.
— Я не могу встать, — я давно уже не то что двигаться, руками пошевелить не мог. — Включи на слабую мощность, тогда ничего страшного, если меня заденет. Делай, что тебе говорят! Быстро!
— Да, Кип.
Она изготовилась к бою и замерла. Открылась внутренняя дверь, и в проеме появилась фигура. Я увидел, что Крошка целится, и завопил по радио:
— Не стреляй!
Но не успел я крикнуть, как она бросила оружие и рванулась вперед.
Это были соплеменники Мэмми.
Двое из них унесли Мэмми, но потребовалось шестеро, чтобы нести меня. Они все время тихо напевали, пока мастерили носилки. Прежде чем меня подняли, я принял еще одну таблетку кодеина, так как даже при их аккуратности каждое движение причиняло мне боль. Долго нести меня им не пришлось, потому что их корабль приземлился прямо у входа в туннель на дорогу, по которой я полз. Во всяком случае, мне хотелось так думать.
Когда наконец мы оказались в полной безопасности, Крошка раскрыла мне шлем и расстегнула молнии на груди скафандра.
— Они просто чудо из чудес, правда, Кип?
— Ага, — в голове стоял туман, но чувствовал я себя лучше. — Когда стартуем?
— Уже стартовали.
— Они везут нас домой? Не забыть бы сказать мистеру Чартону, что его кодеин мне здорово помог.
— О, Боже, что ты! Мы летим на Вегу. Я потерял сознание.
Мне снилось, что я дома, и я рывком проснулся от этой мелодии.
— Мэмми!
— Доброе утро, сынок. Очень рада, что тебе лучше.
— Я себя чувствую просто чудесно. Прекрасно выспался. — Уставившись на нее во все глаза, выпалил я. — Но ведь вы же умерли! — непроизвольно вырвалось у меня.
Ответ ее звучал ласково, но с оттенком укоризны, как обычно поправляют детей, проявивших бессознательную бестактность.
— Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, судя по всему, кажется.
Моргнув от удивления, я снова впился в нее глазами:
— Так это был не сон?
— Нет, не сон.
— Я думал, что вернулся домой, и… — попытался сесть, но сумел лишь поднять голову. — Но ведь я дома!
Мы были в моей комнате! Стенной шкаф для одежды, за спиной Мэмми — дверь в холл, справа мой письменный стол, заставленный книжками, а над ним вымпел нашей школы; окно, в которое стучит ветками старый вяз, и листья его, пронизанные солнечным светом, шевелит ветерок.
А моя любимая логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.